Что вы сейчас читаете?

[wranglerrrrr 110]

"Радуга тяготения" Томас Пинчон

читаю в час по чайной ложке уже больше месяца ничего другого читать не хочется, настолько нравится, даже не ожидал)

исходя из моего небольшого читательского опыта: по значимости для меня стоит наряду с, например, "100 лет одиночества" и "Лолита"

лишний раз прорекламирую и рекомендую всем попробовать!

[александр шумилов 428]

"Радуга тяготения" Томас Пинчон

читаю в час по чайной ложке уже больше месяца ничего другого читать не хочется, настолько нравится, даже не ожидал)

исходя из моего небольшого читательского опыта: по значимости для меня стоит наряду с, например, "100 лет одиночества" и "Лолита"

лишний раз прорекламирую и рекомендую всем попробовать!

Прочитал анотацию)))

В сюжет вплетено около 400 персонажей

[andrey83ru 368 5 Тракты]

[wranglerrrrr 110]

@александр шумилов, большое количество персонажей - это не основная сложность этого произведения (в тех же 100 годах одиночества Маркеса количество Буэндия разных поколений зашкаливало ))) основная трудность и одновременно достоинство - это концентрация разноплановой смысловой нагрузки на количество текста ("год (страница) идет как минимуму за два"))) и несколько путаный, но прекрасный язык изложения (проникает так глубоко, по крайней мере для меня). Вам для ознакомления рекомендую вот эту встречу с пинчоноведом и одним из переводчиков

вообще, спасибо Вадиму (iow) ... из его постов я узнал об этом произведении. И если он захочет, то осмысленно и опытно поделится мнением о "Радуге"

[Pionn 31]

Может конечно офф топ,но я читаю последние месяц с лишним,{ я в отпуске} Всякое, на аудио форумах.Время занимает море ,но столько интересного. В Суете дней, столько интересного пропускаешь .

[SharapoFF 4 602]

http://vostokoved.ucoz.ru/_ld/0/27_Hopkirk_Great_g.pdf

 

Если кому-то интересна историческая литература такого плана, могу еще порекомендовать.

Лично для меня - крайне позновательное чтение. И (на фоне нынешнего "имперского" надувания щек) - видно и понятно кто по настоящему эти империи делал (и с нашей и с английской стороны в данном случае).

[iow 1 809 1 Тракты]

"Радуга тяготения" - это, конечно, эпохальная вещь, которая точно повлияла на моё восприятие искусства. Я тут уже где-то об этом кратко писал, а за подробный анализ пока не готов браться.

[DrDic 6]

Вместе с ребенком подсел на аудиокниги (детские правда) , особенно актуально в машине). Не поверите, но последняя такая книга щелкунчик - супер, кстати дома на хорошей аппаратуре очень увлекает: и меня и ребенка)).

[andrey83ru 368 5 Тракты]

Изменено 7 июля, 2015 пользователем andrey83ru

[iow 1 809 1 Тракты]

2015, июнь:

 

Гесиод: Работы и дни. Можно привести множество аргументов, оправдывающих существование такой чудаковатой вещи. Однако если отбросить в сторону литературную античную традицию, тематические и стилистические особенности времени, то поэма Гесиода для непритязательного читателя выглядит очень модерновым произведением, даже свежим и нетривиальным. Он даёт практические советы: долги отдавай, чтобы потом была возможность снова взять в долг, договоры заключай при свидетелях, деревяшки кривые как увидишь - собирай для плуга, в работу нанимай сороколетних, а быков покупай девятилетних, мочиться нужно сидя или лицом к стене. Вот типичный пример: «В дом свой супругу вводи, как в возраст придешь подходящий. До тридцати не спеши, но и за тридцать долго не медли: Лет тридцати ожениться – вот самое лучшее время». Таких рекомендаций разной степени вменяемости наберётся с дюжину дюжин. В переводе Вересаева поэма имеет подзаголовок «Земледельческая поэма», упор всё-таки делается на труде. Позже на этом поприще себя попробует Вергилий. Дидактическая литература такого рода - занимательный исторический документ.

 

Гесиод: Теогония. Поэма повествует об истории античных богов, которая, как известно, отличается от новозаветной бесхребетной чепухи высокой концентрацией настоящего кровавого угара. Наиболее яркий эпизод связан с оскоплением Урана. Его супруга была недовольна тем, что рожденных уродливых детей жестокосердный бог засовывал ей обратно в утробу. Подговорив одного из сыновей, Крона, на преступление, Гея слепила ему серп, которым тот и отрезал отцу детородный орган. Пока пипирка падала, она успела наплодоносить кровавыми каплями, породив тем самым всяких тварей и «вспенив» Афродиту. Впечатляет и неконтролируемое перечисление десятков имён богов. Вот где, оказывается, Сорокин черпал вдохновение, когда на страницах своих самых радикальных произведений устраивал парад запятых. Другая популярная байка тоже связана с Кроном. Он, побаиваясь участи отца, откушивал своими детьми сразу после их рождения. Делал это умело, не переваривая их, а обрекая на желудочное заточение. Жена Крона была расстроена этим фактом (где-то мы это уже слышали) и, сохранив жизнь одному из младенцев, скормила мужу камень. Тот проглотил и не почуял подмены. Вот дурак! Собственно говоря, это был первый камень, заложенный в основание грядущей эпохи правления промыслителя Зевса-Кронида, «отца и бессмертных и смертных». Книга получается весьма практичная, так как она раскрывает взаимосвязи между богами, что полезно при ознакомлении с античной литературой, основывающейся как раз на мифологических сюжетах. В разных источниках содержатся разные интерпретации этих историй, но на роль некой основы «Теогония» всё же подходит.

 

Айрис Мёрдок: Чёрный принц. Интеллектуальную прозу Айрис Мёрдок я поглощаю с какой-то постыдной жадностью. Её точёный стиль и манера излагать мысли в чём-то близки моим личным склонностям и предпочтениям. Со временем, однако, меня стал тяготить инфантилизм рассказчика, горе-писателя Брэдли Пирсона: читателю может льстить осязаемость и предсказуемость грядущих сюжетных перипетий на фоне недальновидности главного героя, но нет ли в этой безыскусной имитации образа «маленького человека» вымученности? Дикий самообман Пирсона грубо выставляется напоказ, будто провоцируя нас на раздражительные едкие замечания касаемо неубедительности его истории. Стилизация текста под роман, созданный писателем-неудачником, обрастает в некоторых местах какой-то дерзкой карикатурностью. Забавляет и необузданное женоненавистничество главного героя, иронично оттеняемое фактом пола автора. Мёрдок нельзя отказать в остром уме, которого так не хватает многим литераторам, берущимся рассуждать о тонкостях человеческой натуры. Её талант художника при этом, однако, чуть отступает в сторону, освобождая пространство для нагромождения почти философских размышлений под соусом литературного психологизма.

 

Ясунари Кавабата: Стон горы. Лирично-созерцательная типично восточная литература, чем-то похожая на кинематограф Одзу. Насколько я могу судить, «Стон горы» - достойный образец японской прозы, но приверженца европейского психологического реализма такое уютное щебетание не трогает. Сложно стать частью размеренного мира писателя, контраст между условно русским (или французским) бытом, определяющим наш образ мышления, и японской традицией разителен! Люди по всему миру сталкиваются с одинаковыми проблемами, переживая из-за сложностей в отношениях с близкими, но у Кавабаты, в отличие от великих классиков литературы XIX века, характер повествования нарочито лишён центра конфликта. Эта модернистская тенденция, однако, сливается воедино с восточным наследием в искусстве. Грандиозности экспрессивной поэмы, содержащей ответы на все вопросы, писатель предпочитает тонкость и образность хокку.

 

Фёдор Сологуб: Мелкий бес. Русская энциклопедия быдла! Именно так, да. И речь идёт не о той изящной философской мерзости, не о присущем романам Достоевского душевном надрыве, Сологуб обличает тупую животную низость. По слогу писателя сложно в нём угадать поэта: роман, положа руку на сердце, весьма грубый и какой-то неотёсанный. Примитивный язык, на котором общаются гаденькие люди, их плоское мышление передаются общему стилю текста. Есть претензия и к структуре романа: мне не очень ясна параллель между описанием усугубления психического состояния главного героя и упрощённо набоковской интрижкой между взрослой девушкой и юным гимназистом. Ну, и нельзя не обойтись без короткого отрывка, точно характеризующего форму и содержание «Мелкого беса».

 

Вдруг Передонов плеснул остаток кофе из стакана на обои. Володин вытаращил свои бараньи глазки и огляделся с удивлением. Обои были испачканы, изодраны. Володин спросил:

- Что это у вас обои?

Передонов и Варвара захохотали.

- На зло хозяйке, - сказала Варвара. - Мы скоро выедем. Только вы не болтайте.

- Отлично! - крикнул Володин и радостно захохотал.

Передонов подошел к стене и принялся колотить по ней подошвами. Володин по его примеру тоже лягал стену. Передонов сказал:

- Мы всегда, когда едим, пакостим стены, - пусть помнит.

- Каких лепех насажал! - с восторгом восклицал Володин.

- Иришка-то как обалдеет, - сказала Варвара с сухим и злым смехом.

 

Иван Тургенев: Дворянское гнездо. Ах, какая досада! Никак не ожидал, что разочаруюсь в Тургеневе. Что годы делают с восприятием литературы? Впрочем, не так давно получил удовольствие от перечитывания лучшего романа русского классика, но эта милая ностальгия не распространилась на «Дворянское гнездо». Сентиментально искусственная природа книги разительно расходится с моими представлениями о выдающихся примерах реализма в литературе XIX века. Очень ровный и, это легко признать, качественный текст не имеет никаких проблесков в виде проработанных характеров, эмоциональных сцен или умных мыслей. Там, где у реалистов проза фонтанирует жизнью, тургеневская история страдает от засухи.

 

Эсхил: Орестея (в составе трёх трагедий: «Агамемнон», «Хоэфоры» (она же «Жертва у гроба») и «Эвмениды»). В прошлых «месячных» я жаловался на фрагментарность истории Прометея: крайне любопытная вещь немного теряет в своей глубине за счёт сильной связи с безвозвратно утерянными частями тетралогии. Как известно, к состязанию трагиков участники готовили три трагедии и одну сатировскую драму, связанные единым сюжетом. Восемь десятков утраченных пьес на фоне лишь семи сохранившихся – картина безрадостная, однако все трагедии из цикла «Орестея» дошли до современного читателя целиком, и это прекрасно. Агамемнон (тот самый, который организовал поход на Трою – читайте мой текст посвящённый «Илиаде» Гомера) решился на дерзкое преступление. И такие вещи, дамы и господа, следует цитировать: «Он решился дочь убить, чтобы отплыли корабли, чтобы скорей начать войну из-за женщины неверной». Ну, понимаете, ветра попутного не было. Разве много было у героя вариантов? Пришлось зарезать дочку, умилостивив тем самым богов. Так-то! Большего и не нужно знать об истории: «Что было знаешь ты, а что наступит тебе подскажет гнев». Позже этот мифологический сюжет переосмыслит Сенека. Софокл и Еврипид напишут по трагедии с одинаковым названием «Электра», посвящённые гневному взгляду на понятие справедливости со стороны сестры Ореста. Любопытно, что в античной литературе некое единство места действия и персонажей объединяет Гомера и трагиков. Конечно, у Эсхила структура произведения и условность событий имеют больше общего с классическими оперными образцами нового времени, нежели с драматическим театром или кино, но именно в «Орестее» становится очевидным направление, по которому будет развиваться трагедия. Стоит отметить и ряд преимуществ поздних образцов творчества грека над откровенно наивными «Персами» и «Просительницами». Хор в «Орестее» не только играет меньшую роль, но и выходит на принципиально иной драматический уровень. В частности, можно привести в пример шикарный стасим из «Эвменид». Здесь хор уже является вполне конкретным действующим лицом со своей мотивацией и характером. Тенденциозность Эсхила не умаляет художественных достоинств трагедий. Гражданская позиция становится неотъемлемой частью художника, способного отстаивать свою точку зрения через творчество. Так зарождалось искусство пропаганды. В трилогии содержатся и поразительные вещи, касающиеся прямо вопросов морали, но несущие при этом в себе, очевидно, некий актуальный символизм. Прежде всего, это относится к вопросу соотношения тяжести преступлений. Что хуже: убить мужа или убить мать, отомстив за отца? Любопытен и религиозно-нравственный контекст: богов отличает какая-то особая кровожадность, предвзятость и злопамятность. Спектр затрагиваемых тем, быть может, не так велик, но вряд ли они оставят равнодушным почитателей классической литературы. Иными словами, закончить изучение Эсхила получилось на весьма позитивной ноте. Смело рекомендую к чтению «Агамемнона», «Хоэфоры», «Эвмениды» и «Прометея прикованного».

 

Изменено 14 июля, 2015 пользователем iow

[DragonOwen 2 492 22 Тракты]

[PA3BPAT 500 7 Тракты]

Аннотация:

 

И ведь казалось бы, никаких инопланетян. У галактического пилота Кейриса лёгкая инспекционная миссия на земной колонии Рианнон. Однако, для начала, он совершенно запутывается в десятке юных девиц, наперебой жаждущих, чтоб их увезли с цветущего Рианнона - и у каждой свои неотразимые аргументы. Да и с миссией, оказывается, не всё так просто.

Изменено 17 июля, 2015 пользователем PA3BPAT

[immozart 985]

Вчера дочитал "Войну и мир"!

[natali45 3]

Вчера дочитал "Войну и мир"!

Классика она во все времена актуальна)

Лично мне "Война и мир" очень нравится - прочитала раз 5

Может это как-то старомодно...но мне очень нравится)

Изменено 29 июля, 2016 пользователем natali45

[Rutger 15 730]

Бентли Литтл - "Курорт", "Хранилище", "Университет" (среднее между Дином Кунцом и Стивеном Кингом).

[SharapoFF 4 602]

Вчера дочитал "Войну и мир"!

 

Это же как вы так ее осилили то??? Неподьемный героизм! Мне тут понадобилось несколько фраз Толстого про Наполеона из этого романа выдрать - листал, листал... Не, ни за какие деньги.

А вот Астафьева недавно "Царь Рыбу" - проглотил. Но это (наверное) просто ностальгия по Сибири-матушке нахлынула.

 

@iow,

 

 

Раз вас так Эсхил вкатил, скачайте Лайош Мештерхази (очень умный и грамотный венгр) "Загадка Прометея" - уверяю понравится.

[iow 1 809 1 Тракты]

2015, июль:

 

 

Владимир Набоков: Приглашение на казнь. Узорчатый, богатый на эпитеты текст – фундамент романа, располагающего к медленному и вдумчивому чтению. Элементы литературного сна Набокова, навеянного Кафкой, выписаны с маниакальной тщательностью и подробностью. Поэтизм языка писателя, взгляд на вещи, доступный лишь подлинным художникам, позволяют насладиться изяществом формы. Владимир Владимирович непревзойдён в описаниях, но в диалогах ощущается некий содержательный вакуум, отсутствие потребности говорить и быть услышанным, что вряд ли можно считать серьёзным недостатком. Возведение Стиля на пьедестал – часть концепции.

 

Марио Варгас Льоса: Капитан Панталеон и Рота добрых услуг. Капитан Панталеон Пантоха, фанат своего дела и клинический трудоголик, назначается командованием на пост администратора секретного подразделения, созданного с целью снижения напряжённости между военными и местными жителями из-за участившихся случаев изнасилования. Перуэанское эхо на «Уловку-22» состоит наполовину из забавных отчётов о работе «женской роты добрых услуг для частей и гарнизонов Амазонии», что в переводе с военного языка на обывательский означает «публичный дом». Книга нобелевского лауреата написана бойким и простым языком. Она явно претендует на то, чтобы веселить, а не мучить сугубо формальными изысками, хотя Льоса и использует весьма удачно приём параллельного повествования. Двигатель сюжета и центральная фигура романа – ужасно ответственный, нравственный, скромный и прямолинейный управленец, все мысли которого неотрывно связаны с посвящением всего себя работе. Конечно, короткий отрывок намного больше скажет о книге, чем любое описание. «Нижеподписавшемуся по крайней мере удалось выяснить посредством шуточек и каверзных вопросов, что наиболее везучие и работящие, хорошенько потрудившись в течение ночи (в субботу или накануне праздников), могут оказать около двадцати добрых услуг, не доходя при этом до изнеможения, что позволяет сделать следующий вывод: оперативная группа из десяти рабочих единиц наибольшей производительности могла бы оказывать 4800 нормальных услуг ежемесячно (при шестидневной рабочей неделе), трудясь целый рабочий день и без срывов. Другими словами, для удовлетворения максимального уровня притязаний в размере 104 712 добрых услуг ежемесячно потребовался бы постоянный штат из 2115 рабочих единиц высшей квалификации, которые трудились бы полный рабочий день в течение всего месяца без единого срыва, что в настоящих условиях, разумеется, никак не достижимо».

 

Патрик Модиано: Кафе утраченной молодости. Редкий пример того, когда о книге можно смело судить по её названию. Тоскливое хипстерское чтиво. На первый взгляд (да и на второй, пожалуй, тоже), целевая аудитория Модиано – это чувствительные барышни, чьи представления об одиночестве и социальной неустроенности окрашены в серо-розовые цвета. Тем не менее, этот меланхоличный француз – лауреат Нобелевской премии по литературе 2014-го года. «Кафе утраченной молодости» можно одолеть за 2-3 часа вечернего чтения, укутавшись в мягкий плед, и подливая себе чашку за чашкой тёплого кофе. Формально роман представляет собой несколько рассказов разных людей, которые так или иначе связаны с девушкой, скрывающийся под прозвищем Луки: она не привлекает особого внимания, не очень разговорчива, во многом потому, что рассказать ей толком-то не о чем, да и сама предпочитает быть незаметной и тихой. Луки бродит по ночному городу и регулярно заглядывает в «Конде», место сбора парижской богемы: она ищет своё место в этом мире и понимает, что больше не хочет жить чужой жизнью, здесь же чувствует себя уютнее, чем дома с мужем, который совершенно её не знает. Впрочем, может ли кто-то уверенно сказать, что Луки для него – это открытая книга? Всё, что останется от неё после смерти – чужие воспоминания и строчки в дневнике чудака, записывающего визиты всех постоянных посетителей кафе: «Луки. Понедельник, 12 февраля. 23.00»… О, боже, меня от этого уже тошнит!

 

Патрик Модиано: Незнакомки. Всем авторам, не вызвавшим у меня серьёзного интереса, я традиционно даю второй шанс. Ничего нового, однако, в «Незнакомках» нет: побег от себя, сжигание всех мостов, желание раствориться в толпе. Структура произведения – откровенная халтура. На этот раз Модиано сочинил три наброска, фактически это монологи разных женщин, но теперь они между собой никак не связаны. На самом деле, «Незнакомки» написаны на несколько лет раньше «Кафе утраченной молодости», но такие откровенные самоповторы ужасают. Композиционная вторичность усугубляется обезличенной хандрой, перекочевавшей из одной книги в другую: «Часто мне снилось, как я иду по улице, даже не знаю по какой, парижской или лондонской, - и не могу вспомнить дорогу домой, да и есть ли у меня вообще дом». Подобных откровений, достойных статуса в vk, с избытком. Банальность накладывается на другую банальность: «Я любила парижские ночи, они унимали тоску, которая часто одолевала меня днем». Стоит заметить, что француз явно преуспел в плетении литературной паутины из загадочно-печальных историй, но воспринимать эти поверхностные поэтические причитания всерьёз мне не позволяет мой склад психики.

 

Гомер: Одиссея. «Одиссея» кажется несколько удалённой от строгого стиля «Илиады», она больше ориентирована на занимательный сюжет. В её основе лежит более конкретная и осязаемая история, полная откровенно приключенческих эпизодов и сказочных элементов. С одной стороны, между подкованным современным читателем и «Одиссеей» меньше барьеров, но подобная перемена в характере повествования связана с утратой возвышенного духа, столь сблизившего меня с Гомером по мере знакомства с первой поэмой. В «Илиаде», напомню, великий грек ещё не фокусируется на одной центральной фигуре, здесь же появляется главный герой. И это не просто пафосный воин, знаменитый своими физическими способностями, а ужасно хитрый и языкастый тип. Многие свои подвиги многострадальный Одиссей не совершил бы без острого ума и, конечно, помощи покровительницы-богини. Впрочем, из-за клинического хвастовства Одиссея, его жадности и склонности привирать автор позволил себе включить в ход действия немало ироничных сценок. Читал попеременно в переводах Жуковского и Вересаева. Предпочту, пожалуй, второго – судя по всему, он более точен, лучше понятен современному читателю, но не так живописен.

 

Софокл: Царь Эдип. Потрясающий сюжет, основанный на материале фиванского цикла. Эдип – муж достойный, ничто в нём не обнаруживает нечестивости. Он о народе думает и не впадает в тиранию, поступки отмеряет по уму и чести. За что же был богами так наказан? Не зная преступления, свершил его: убил отца, женился он на матери. По злостной иронии богов царь поставлен перед фактом: убийцу славного Лая, предшествующего Эдипу на троне, необходимо изловить и наказать жестоко, до тех же пор в немилости быть Фивам. И вынужден сыщик искать себя сам. Постепенно, однако, от эпизодия к эпизодию ужасная правда всплывает наружу. Читатель, будучи сторонним наблюдателем, знает заранее исход истории, но трагедия обретает внутреннюю интригу, когда Эдип, прилагая все усилия, ищет преступника. Прибегнув к помощи прорицателя, царь узнаёт правду, но подана она в такой форме, что её легко принять за глупую издёвку безумного старика. Софокл искусно снимает слои заблуждений один за другим, направляя героя к безрадостному финалу, к расплате за грехи своих родителей. Рок, который ничем нельзя оправдать, неотвратим! Страшно представить какую роль играет элемент случайности в нашей жизни. Отгородиться от необъяснимого гнева богов лишь одной праведностью невозможно. Не везде и не всегда возможна справедливость, не всем воздастся по делам их. Жестоки законы античных небес! И, что страшнее всего, непостижимы. Лишь потеряв всё и в отчаянии ослепив себя, Эдип обретает себя.

 

Софокл: Эдип в Колоне. Софокл вновь возвращается к Эдипу через 15 лет, будучи уже девяностолетним стариком. «Эдип в Колоне» - история смерти великого страдальца. По первым сценам может показаться, что ослеплённый царь сломлен, так жалки его речи. Однако, узнав, что долгие скитания наконец-то привели его к тому самому месту, близ которого по преданию богов он будет похоронен, Эдип вновь проявляет крутой нрав. Он с радостью покоряется силам судьбы… Нет, не так. Он яростно сражается за своё право на смерть. «Гонимый прежде, взыскан ты богами» - говорит ему дочь, познав власть неземного покровителя, которой наделили его олимпийцы. Испив до дна чащу страданий, Эдип сам становится носителем рока. Знаменитая сцена отцовского проклятия наглядно демонстрирует, что он может быть жесток и беспощаден как бог. Ещё один шедевр в копилку Софокла!

 

Софокл: Трахинянки. Скучноватая адаптация мифа о смерти Геракла не блещет каким-то особым психологизмом, вниманием к деталям или оригинальностью подачи. По сравнению с лучшими трагедиями Софокла явственно ощущается призрачность истории, её поверхностный характер. Выстрел в молоко, ругать за который автора совершенно не хочется.

 

Софокл: Антигона. Дочь Эдипа, вместе с тем его сестра, горячо любима религиозными деятелями разных мастей. Антигона являет собой пример покорности перед законом божьим, но обладает вместе с тем непоколебимой волей в стремлении эти законы чтить. Классическое столкновение двух позиций трагик к финалу разрешает однозначной назидательной трактовкой. Спекулятивная, но талантливая вещь, подарившая потомкам один из ярчайших женских образов своего времени.

[DrDic 6]

Рэй Брэдберри "Вино из одуванчиков" обязательно внесу ее в школьную программу своих детей.

[Asheraddo 3 717]

А я начал знакомство с творчеством Сергея Довлатова. Шикарно вообще!

 

@iow,

 

список впечатляет.

Изменено 19 сентября, 2015 пользователем Remilio

[tench 45]

Джордж Оруэлл -1984-

 

 

Джордж Оруэлл -1984-

 

 

Джордж Оруэлл -1984-

 

 

Джордж Оруэлл -1984-

 

 

Джордж Оруэлл -1984-

 

[ivanboy 1]

http://stereo-guide.narod.ru/Raoul_2.htm

[steel_monkey 99]

Г. Маркузе, Одномерный человек. Достаточно современный марксистский (фрейдомарксистский) автор. Книгу называют философской, но реально это социологическое исследование развитого индустриального общества шестидесятых при помощи марксистской методологии, то есть проникающей в самую суть. На данный момент книга актуальна в квадрате. Правда, это посложнее настольного тенниса.

 

Свободные выборы господ не отменяют противоположности господ и рабов

 

Создание репрессивных потребностей давным-давно стало частью общественно необходимого труда — необходимого в том смысле, что без него нельзя будет поддерживать существующий способ производства. Поэтому на повестке дня стоят не проблемы психологии или эстетики, а материальная база господства.

 

«В этом смысле экономическая свобода означала бы свободу от экономики - от контроля со стороны экономических сил и решений, свободу от ежедневной борьбы за существование и зарабатывания на жизнь, а политическая - освобождение индивидов от политики, которую они не могут реально контролировать. Подобным же образом смысл интеллектуальной свободы состоит в возрождении индивидуальной мысли, поглощенной в настоящее время средствами массовой коммуникации и воздействия на сознание, в упразднении "общественного мнения" вместе с тем, кто его создает. То, что эти положения звучат нереалистично, доказывает не их утопический характер, но мощь тех сил, которые препятствуют их реализации

 

Лишая значения издавна хранимые образы трансцендирования путем встраивания их в безграничную повседневную реальность, общество тем самым свидетельствует о том, насколько возросла способность управлять неразрешимыми конфликтами — насколько трагедия и романтическая ностальгия, архетипические мечты и тревоги стали подвластными техническому разрешению и разрушению. Дон Жуан, Ромео, Гамлет, Фауст, как и Эдип, стали пациентами психиатра.

 

iow каково твоё мнение по Камю с Сартром?

Изменено 2 октября, 2015 пользователем steel_monkey

[iow 1 809 1 Тракты]

2015, август:

 

 

Жан-Мари Леклезио: Диего и Фрида. «Эй, слышь, чувак, меня подставили!» Наткнулся на «политического» Нобелевского лауреата по литературе. Корявая художественная биография «Диего и Фрида» похожа на курсовую работу, написанную студентом-активистом из провинциального советского городка в эпоху Андропова и Черненко. Оценить богатство языка автора можно по характерным фразам, расположенным на одной странице: «крах капиталистической буржуазии», «революционный пожар», «мир на пороге новой эры», «народы Азии пробуждаются»… Книга представляет собой набор самых заурядных фактов из жизни двух мексиканских художников, о которых каждый может узнать из Википедии. Поданы они под соусом откровенно левацкой чепухи. Творческого потенциала Леклезио хватит на ведение авторской колонки на сайте КПРФ, но не более того.

 

Мо Янь: Страна вина. Когда я узнал о том, что в 2012-м году лауреатом самой раскрученной литературной премии стал какой-то китаец, то подумал, что это очередная либеральная подачка. Все знают о текущих тенденциях: нужно быть геем, оппозиционером или феминисткой, чтобы заполучить кругленькую сумму от нобелевского комитета. Однако, начав читать «Страну вина», автобиографическую мешанину из крутого детектива, галлюциногенного триллера, эпистолярного романа и постмодерновой наркомании в духе Пинчона, узнал о том, что по дебютной книге автора был когда-то поставлен хорошо известный мне фильм «Красный Гаолян». Это несколько ободрило и даже вселило надежду на лучшее. В двух строках об устройстве романа: он состоит из переписки Мо Яня с виноделом, решившим попробовать себя на поприще литератора. К переписке прикладываются дилетантские рассказы Ли Доу. И если вся история начинается достаточно тривиально - ну, право, что такого в том, что высокопоставленные китайские чиновники поедают запечённых младенцев? - то затем последует такой delirium tremens, что мало не покажется. Какие-то логические связи между персонажами в один прекрасный момент растворяются в чане вина, а ночные кошмары смешиваются с реальностью, поглощая остатки здравого смысла. Стоит, однако, отметить, что ироничная проза Мо Яня легко усваивается и не вызывает ощущение пустого «литературного исследования» и набившей оскомину игры с формой.

 

Лу Синь: рассказы «Дневник сумасшедшего» и «Подлинная история А-Кью». От старины Мо Яня узнал об основоположнике современной китайской литературы, но две его знаменитые новеллы меня изрядно разочаровали. Заурядность сатиры в духе этнического примитивизма особенно выпукла на фоне Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Конечно, при должном интересе к азиатской истории и культуре стоит прочесть «Подлинную историю А-Кью», там проводятся остроумные параллели с литературой былой эпохи, с какими-то особенностями быта, с укоренившимися в сознании китайцев понятиями. Иными словами, рассказы совершенно не рассчитаны на европейского читателя, они очень далеки от универсализма и не обладают яркими художественными достоинствами, но содержат в себе ряд любопытных фактов.

 

Софокл: Электра. Один из самых популярных античных сюжетов находит своё воплощение у всех трёх великих трагиков. Однако, если в «Хоэфорах» Эсхила роль сестры Ореста не так значительна, то у Софокла и Еврипида Электра становится центральным персонажем. В полной мере оценить эту вещь можно только после внимательного изучения текста третьего трагика, но античной традиции «множить горем горе» под силу произвести на современного читателя неизгладимое впечатление безотносительно его культурного багажа. Страдания и ненависть Электры не знают границ, в её жизни нет ничего помимо жажды мщения за отца, убитого матерью и её любовником. Сознание тщетности надежд на справедливую кару, вынужденное соседство с губителями отца доводят главную героиню до крайней степени исступления. О нечестивом поступке Клитемнестры подробнее можно узнать из трагедии «Агамемнон» Эсхила (читай июньские «месячные») – этот замкнутый круг из убийств убийц по-настоящему завораживает, вызывая непреодолимое желание пуститься в пляс в вакхическом экстазе.

 

Софокл: Аякс. За отличным ироничным вступлением следуют очередные утомительные причитания. «Как я слова найду?», - бьётся в истерике Текмесса. Хор ей вторит: «Горе! Горе!» За этим следует описание зверств, творимых главным героем, рисуется портрет его временного помешательства: Аякс, обозлившись на Одиссея, обошедшего его в притязаниях на доспех Ахилла, решается на гнусное преступление, но вместо обидчиков расправляется с животными. Защитница Афина так сообщает об этом: «Связал быков он и баранов крепко и в свой шатер погнал, воображая, что воинов уводит, а не скот рогатый». Осознав позже свою «оплошность», завистливый воин терзается новыми муками. Казалось бы, «одно нам остаётся – стенать», но разгорается новый конфликт, красиво разрешаемый Одиссеем в финале.

 

Софокл: Филоктет. Мне нравится, как разные авторы обнаруживают неожиданные грани у популярных героев эпосов и трагедий. Здесь Одиссей хитро подличает, и, несмотря на узнаваемый характер, он прилично далёк от образа традиционного героя. «О сын Ахилла, в юности и я не скор был на язык и скор на дело. Но опытнее стал и понял: в мире не действия всем правят, а слова». История так хитро складывается, что в итоге приходится признать право сына Лаэрта на обман. Финал же – классика deus ex machina. Не могу понять, зачем перечёркивать все поступки и мотивацию героев одним божественным решением? Была ли в этом реальная необходимость?

 

Софокл: Следопыты. До нас дошла только половина сатировской драмы. Как художественное произведение «Следопыты» не заслуживают внимания, интересны они только для истории литературы.

 

2015, сентябрь:

 

 

Геродот: История. «Отец истории», строго говоря, отцом истории не является. Геродот – любознательный дилетант, а его фундаментальный труд наполовину состоит из записок путешественника. Во многом это сборник баек, рассказанных аборигенами всех тех стран, в которых он успел побывать. Грек далёк от научного знания, но является чертовски увлекательным рассказчиком. В первой же книге читатель с головой окунается в самые нелепые фентезийные замесы: тут и двусмысленные предсказания оракула (популярный лейтмотив), и подглядывания за голой царицей. Диковаты замечания о людях с пёсьими головами или земли, в которые невозможно проникнуть из-за летающих перьев, Геродот обычно сопровождает все самые странные рассказы фразой «впрочем, я сам этому, конечно, не верю». В некоторых вещах он, судя по всему, сомневается меньше: «...семя, которым они оплодотворяют женщин, не белое, как у остальных народов, а черное, под цвет их кожи». Много внимание уделено легендам. Например, так Геродот рассказывает об избрании Дария персидским царём: «О царской же власти они решили вот что: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царем». Звучит как начало добротной сказки, не правда ли? А вот так выглядит финал: «Эбар [конюх Дария – прим. iow’a] сунул руку в половые части кобылицы и затем спрятал руку в штаны. Когда же затем с восходом солнца кони готовы были устремиться вперед, Эбар вытащил свою руку и поднес к ноздрям Дариева жеребца, а тот, почуяв кобылицу, зафыркал и заржал». Шикарно сработано, я считаю. Конечно, стоит сказать, что большая часть исторического материала о греко-персидских войнах добралось до XXI века не иначе как через труд Геродота.

 

Алексей Лосев: Гомер. Научно-популярная книга о Гомере написана в добротном совковом стиле. Это касается и ясного языка, и хорошо продуманной структуры. Конечно, здесь хватает марксэнгельской шелухи, но и это автору удаётся замаскировать здоровым рациональным подходом, излагая разные точки зрения. Тут можно обнаружить множество интересных фактов и теорий. Увлекательно и научно! Интересно, есть ли на русском языке сопоставимый по качеству материал по трагикам?

 

Эпос о Гильгамеше. Где он читатель, постигший эпос о Гильгамеше? Где мощный и славный читатель, чья глава, как у тура, подъята? Аруру, создай такого! Старейший из эпосов покорён со скрипом, никакого праздника: натурально сандалия, жмущая ногу iow'у. Разделён он на отдельные таблицы, каждая из которых посвящена сказанию...о ком бы вы думали? В первой «главе» пытаются изловить человека-дикаря на шлюху. Сидит охотник с ней в засаде днями и ночами, и тут, внезапно, появляется цель – некто Энкиду. «Вот он, Шамхат! Раскрой своё лоно! Свой срам обнажи». Ну, ок, та послушно обнажает, дикарь пользует её. Затянулись постельные утехи у них на семь дней, а потом поведала блудница Энкиду о самом Гильгамеше, с которым тот позже подружится. Финальная фраза первой таблицы полна древней мудрости и красоты: «Рассказала Энкиду сны Гильгамеша, и оба стали любиться». И это только начало!

 

2015, октябрь:

 

Филип Дик: Помутнение. Наркоманская изобретательная шиза, которая к последней трети слишком уж резко выдыхается. Дик большой фантазёр. Наверное, интересно было бы иметь такого приятеля, но искусства здесь слишком мало. Очень понравились «телеги» наркозависимых – это по-настоящему смешно, редко постмодернизм обретает такую здоровую способность к юмору. В остальном роман примитивный. Тайный агент, внедрённый в сообщество молодых людей, употребляющих новомодный наркотик, постепенно утрачивает связь с реальностью, и, получив задание – следить за самим собой, окончательно съезжает с катушек. Сразу скажу, что Берроузем здесь и не пахнет, «Помутнение» - вполне себе традиционная трагикомедия.

 

Филип Дик: Убик. Вселенная Убика – это откровенно заразная идея, распространившаяся на мир популярной фантастики, начиная, простите, с «Начала», и заканчивая «Матрицей». Вызывающе оригинальный сюжет не имеет, к сожалению, должной литературной обработки. Тем не менее, чтиво пристойное, способное увлечь.

 

Роберт Хайнлайн: Дверь в лето. Популярный инженерный роман Хайнлайна – хвалебная ода научному прогрессу. Автор убеждён, что мир постоянно совершенствуется, и ключевую роль здесь играют технические достижения. Мысль, надо сказать, банальная, плоская, явно не отличающаяся особой глубиной. У американского фантаста всё просто и весело. Похождения изобретателя-робототехника и его кота способны оказать влияние на образ мыслей юных практиков, пытающихся определиться с родом своей дальнейшей деятельности.

 

Бертран Рассел: История западной философии. Том 1. Досократики. По предыдущим месячным, наверное, ясно, что я решил основательно подойти к изучению Античности. Популярный цикл книг почти целиком был прочтён ранее, но я всегда ограничивался отдельными статьями, в зависимости от того, кто именно привлекал моё внимание в конкретный момент времени. Общее впечатление осталось прежним: труд Рассела – глубоко субъективные и безобразно поверхностные «литературные» заметки интеллектуала о разных мыслителях, мало что выигрывающие от попытки их объединения в авторскую вариацию истории философии. Пожалуй, единственный плюс книги – живой язык и доступность содержания. Несмотря на то, что это издание рекомендуют в некоторых ВУЗах при подготовке к экзаменам, следует помнить, что почерпнуть из него можно что-то о самом британце и его взглядах, но не об истории философии.

 

Александр Маковельский: Досократики. Том 1: Доэлеатовский период. В сети можно найти блестящий с технической точки зрения скан двух томов первого издания 1914-го года, третий том тоже без труда находится на трекерах, но его качество, к огромному сожалению, оставляет желать лучшего. Для страдающих от аллергии на русскую дореформенную орфографию можно рекомендовать переиздание 1999-го года, в которое – вот незадача! – включены только первые два тома. Как известно, от досократиков сохранились только фрагменты сочинений и комментарии на них. Труд Маковельского основывается на доксографическом материале, то есть представляет собой изложение мнений древних философов в работах позднейших авторов. Каждая глава посвящена отдельному мыслителю и, в основном, состоит из стоящих рядом цитат об их жизни и учении. Разумеется, учтены разные источники и трактовки, которые могут друг другу противоречить. Приводятся так же обширные цитаты из сочинений досократиков, включая некоторые недостоверные, мнимые и подложные фрагменты. Этот метод максимально приближает нас к сути философии древних, оставляя читателю возможность создания взвешенной объективной позиции через знакомство с первоисточниками в разных переводах, с различными комментариями на них и, простите, с скомментариями на комментарии.

 

Владимир Набоков: Машенька. Прелестное упражнение в эпитетах, заставляющее меня со стыдливой жадностью перечитывать некоторые особенно удачные обороты. Зачем, ну, зачем Набоков здесь только художник?! Смыслы, истории перепугано прячутся от русского классика, слишком увлечённого формой, чтобы замечать их отсутствие.

 

Еврипид: Медея. Античный шедевр в жанре брутального ужаса. Ясону «посчастливилось» когда-то жениться на Медее, на женщине, скажем прямо, порядочно буйной и даже опасной. Влюбившись в предводителя аргонавтов, дикая колхидка вопреки воле отца помогла завладеть Ясону золотым руном. При побеге вместе с ним в Грецию, Медея находит шикарный способ задержать мстительного царя-отца в погоне: всего-то и нужно было, что расчленить на куски родного брата, пусть ошарашенные родственники вылавливают их из моря. После этого Медея подстроит ещё одно весёлое убийство, цель которого – получение Ясоном престола. Вот только «что-то пошло не так» и новобрачным приходится снова бежать. В трагедии Еврипида эти эпизоды упоминаются лишь вскользь, но они важны для лучшего понимания характера главной героини. Собственно «Медея» начинается с того, что расчётливый скиталец Ясон пытается осесть в Коринфе через женитьбу на дочери местного правителя. Медею он гонит прочь. Та взбешена, но не ограничивается причитаниями Электры, а решается на месть, на сатанинскую хитрость: травит принцессу (заодно погибает и царь Коринфа), а потом – та-дам! – убивает своих с Ясоном детей. Муж её, ясное дело, потрясён, но неистовая Медея в ответе за своё преступление шикарна: «Легка мне боль, коль её смех твой прерван». Стоит подчеркнуть, что детоубийца постоянно находится в сомнениях: Медея измучена душевными колебаниями, ей нельзя приписать обычное помешательство, она руководствуется своими варварскими понятиями о справедливости и мести, который берут верх над материнским чувством. Интересно то, что трагик идёт в разрез с традиционным мифом, по которому дети Медеи уничтожаются коринфянами, а не родной матерью. Это лучшим образом характеризует Еврипида, но порождает тем самым множество вопросов, требующих разъяснения. Надеюсь со временем найти пристойную аналитику за пределами популярных советских учебников по истории античной литературы. Лосев и Радциг лишь поверхностно указывают на значение отдельных элементов трагедий, но на обстоятельный анализ в пределах нескольких страниц рассчитывать не приходится.

 

Еврипид: Ипполит. Два траура в доме, два траура в доме! Виной всему воля Афродиты. Богиня губит Федру, заставив её влюбиться в пасынка и перенести в связи с этим тяжкие страдания. Ипполит узнаёт об этом и с негодованием отвергает притязания мачехи. Федра вешается, не забывая в предсмертной записке оклеветать его. Разумеется, овдовевший Тесей обрушивается с проклятьями на чистого и невинного сына, чья ошибка заключалась только в том, что он не чтил должным образом мстительную Афродиту. Еврипид к этой трагедии подходил дважды, но первая версия с негодованием была отвергнута публикой как безнравственная, современный читатель имеет возможность ознакомиться только с более поздней обработкой. Трагедия позволяет в очередной раз можно поразиться мстительным образам богов и (что более характерно для утраченной редакции) роли женщин. Это, конечно, сделало трагика ещё более уязвимым перед обвинениями в безбожничестве и женоненавистничестве.

 

Еврипид: Вакханки. Возможно, из всего античного наследия именно этот безумный кровавый триллер смотрелся бы на сцене в наши дни особенно эффектно. Судите сами. Фиванки в вакхическом угаре бегают по лесу, чтобы заживо разрывать на куски животных, прерываясь только на распитие алкогольных напитков и сексуальные утехи. Рациональный царь Пенфей недоволен тем, что новомодного бога Диониса (приходящегося Пенфею двоюродным братом) почитают таким противоестественным образом. Именно отказ от признания новых богов приведёт его к скоропостижной кончине. Пьеса эта выделяется из числа других великих трагедий юморными сценками. Пенфей, желая лично засвидетельствовать культовые игрища родной матери, переодевается женщиной. Причём происходит это под воздействием гипнотического внушения самого Диониса, который, в свою очередь, скрывался под личиной обычного сторонника культа. Широк простор для интерпретации сюжета режиссёром. Из такого материала можно сделать всё что угодно: хоть бурлескную комедию, хоть тяжёлую философскую драму. Замечу, что поразителен и месседж своенравного трагика. Получается, что он выступает на этот раз на стороне богов, фактически защищая буйство оргий. Ай да Еврипид! Ай да сукин сын!

 

Еврипид: Электра. Здесь Еврипид выступает в роли радикального новатора, низвергающего поэтический пафос «Хоэфор» Эсхила, и вступающего в прямой конфликт с моралью «Электры» Софокла. Доподлинно неизвестно, чья именно «Электра» появилась раньше, но именно Еврипид обрушивается с прямыми обвинениями на Аполлона, призывающего через оракула Ореста к убийству собственной матери. Кроме того, Еврипид глубоко прорабатывает характеры и наделяет историю психологизмом. Конечно, понимать эту трагедию стоит как прямую творческую полемику с Софоклом. Именно «Электра» может послужить наиболее рельефным примером для обозначения принципиальных противоречий, неизбежно возникающих между двумя гениями, чей дар принадлежит одной эпохе.

 

Татьяна Гончарова: Еврипид. Тщетны мои попытки найти хорошую аналитику на бесценное наследие трагиков. Гончарова измучает любого читателя изложением сюжетов комедий Аристофана и трагедий Софокла, рассуждениями на тему политики Перикла, особое внимание уделит Пелопонесской войне и падению нравов афинского демоса. Разнообразие трактовок великих трагедий подменяется упрощённым портретом эпохи. Правильнее было бы озаглавить книгу «Еврипид и его время».

 

2015, ноябрь:

 

Светлана Алексиевич: У войны не женское лицо. «Не описание военных операций, а подробности человеческой жизни на войне волнуют и трогают сегодня больше всего». Документальная проза белорусской писательницы полна трагизма. Война глазами простой русской женщины – тема бездонная и тяжёлая. Не сказать, чтобы я сухарь, но бабьи байки в интерпретации нобелевского лауреата не смогли из меня выжать скупую мужскую слезу, всё как-то больше зевал. На то есть причины, и причины, надо сказать, ужасно объективные: слишком навязчив лейтмотив народного подвига, от противопоставления советских героев немецким «выродкам» просто тошнит. Сегодня эта ложь потеряла актуальность. Неужели причиной всему цензура? Современный читатель может быть утомлён мантрой «нас воспитали, что Родина и мы - это одно и то же». И что самое важное: сколько же правды во всём остальном? Проза Алексиевич приглажена, пахнет газетой, рассказы порой подобраны до нелепого сентиментальные. Одной книги для знакомства с популярным сегодня автором хватило с лихвой. Следующий!

 

Вергилий: Буколики. Стих Вергилия сложен, в переводе чувствуется отнюдь не буколическая тяжеловесность. Поражает, с каким остервенением поэт усложняет текст, насыщая его витиеватыми оборотами, несмотря на самую заурядную тематику. На русском языке это звучит попросту глупо. «Буколики» известны во многом благодаря седьмой эклоге, в которой идеологи христианства усматривали предсказание рождения Христа. Главное достоинство пастушьего эпоса – его умеренная длина. Самая ярким образом характеризует поэму тот факт, что она была написана в подражании легковесному Феокриту, но вышла при этом ужасно заумной.

 

Вергилий: Георгики. В «Георгиках» автор совершает ужасно странные прыжки от негодования по поводу совокупления коней и рекомендации по разведению пчёл к мифу об Орфее и Эвридике. Написана поэма с оглядкой на Гесиода и содержит в себе ряд смехотворных указаний о воспитании, скажем, быков. Однако, главный её минус заключается не в этом. «Георгики» - это песнь своего времени, предназначенная для образованных и начитанных современников Вергилия. Если лишить текст контекста, то он слишком быстро утрачивает даже намёки на смысл. Приведём пример.

 

Но ни индийцев земля, что всех богаче лесами,

Ни в красоте своей Ганг, ни Герм, от золота мутный,

Все же с Италией пусть не спорят; ни Бактрия с Индом

Ни на песчаных степях приносящая ладан Панхайя.

Пусть не вспахали быки, огонь выдыхая ноздрями,

Эти места, и зубов тут не сеяно Гидры свирепой,

Дроты и копья мужей не всходили тут частою нивой, -

Но, наливаясь, хлеба и Вакха массийская влага

Здесь изобильны, в полях и маслины, и скот в преизбытке.

 

Что желательно знать для понимания текста? Герм – это река в Лидии. Бактрия – царство около Индии. Панхайя – легендарный остров, славящийся производством благовоний. Фраза о быках намекает на миф об аргонавте Ясоне, который вспахал землю Колхиды плугом, запряженным изрыгающими пламя меднокопытньши быками, и засеял зубами дракона. Ну, а «массийская влага» - это вино из знаменитого сорта винограда, росшего на склонах горы Массик в Умбрии. Что хуже всего: если пропустить сотни сносок, то в некоторых местах можно вообще ничего у Вергилия не понять, а если их начать внимательно изучать, то продуманная структура стиха даст трещину. Если зачеркнуть извращённое изящество формы, то не останется совершенно ничего. Поэтический вакуум. Одна из проблем прочтения двух малых поэм: Вергилий волей случая был совмещён с ретроспективой Бергмана. Ему я уделял время до сеанса и после. Приземлённая поэзия римского стихоплёта рядом с вечно актуальным гением шведа мельчает и тускнеет.

 

Вергилий: Энеида. В «Энеиде» Вергилий отталкивается от знаменитых поэм Гомера, что является безусловным шагом вперёд после подражания Гесиоду и тем более Феокриту. Вот только куда он запрятал гомеровскую простоту? Где юмор, в конце концов? Ужасно не только то, что «Энеида» - это вольная фантазия на тему «Илиады», «Одиссеи» и киклических поэм, Вергилий не брезгует прямым заимствованием отдельных сюжетных линий, сцен и даже метафор. Стержня у верного слуги Августа нет. Разве что на этот счёт можно отнести пафосно-возвышенный слог и искусственность поэтической конструкции, порождающую ассоциацию с мертвечиной. Что есть Вергилий? Искусный компилятор и фантастический зануда. Не хочу выступать в роли судьи и литературного критика, всё-таки плоды его творческих мук пережили уже два тысячелетия, но если поставить вопрос ребром - вилкой в глаз или Вергилия раз - то я без промедления выберу ослепление кухонным прибором. В некотором смысле это приблизит меня к Гомеру.

 

Аристофан: Облака. Презабавная критика на Сократа, особенная колкость которой проявляется при понимании контекста комедии. Стрепсиад приходит к философу с требованием научить его софистическим увёрткам, чтобы уклониться от уплаты долгов. В ответ ученики Великого рассказывают ему о своих исследованиях. Например, Сократ установил «пищит комар гортанью или задницей». Однако если забавные истории главный герой выслушивает с почтением («Тромбоном оказался комариный зад! Мудрец кишечный, дважды, трижды счастлив ты!»), то с обучением кривде дела его не заладились. Посему вместо себя старик посылает в ученики способного сына. Тот проявляет чудеса смекалки и после уроков софистически доказывает родителю, что имеет полное право на его профилактическое избиение. В итоге Стрепсиад разочаровывается в «умниках» и поджигает логово философов. Пожалуй, это самая смешная и цельная вещь Аристофана из числа тех, которые я пока что успел прочесть.

 

Аристофан: Лягушки. Греческий комедиограф писал удивительно актуальные пьески, жёстко привязанные ко времени и месту, но всё равно вошёл в историю литературы. В «Лягушках» своей основной целью для насмешек он выбирает Еврипида, который вступает в соревнование с Эсхилом за звание величайшего трагика царства мёртвых. Вторая часть комедии – это настоящая литературная критика, меткая и злая, а первая повествует о путешествии Диониса и его раба Ксанфия в Аид. Наверное, не читая трагиков и не зная ничего о греческой мифологии, сложно получить удовольствие от юмора такого рода.

 

Аристофан: Лисистрата. Пацифистская комедия направлена против конфликта между Афинами и Спартой. Главная героиня предлагает женщинам враждующих сторон пойти на крайние действия, чтобы прекратить все войны – необходимо объявить сексуальную забастовку! Разве можно не добиться таким способом успеха? «Ой-ой-ой-ой, рaздулaсь стрaшно опухоль и воспaленье сильно увеличилось», - жалуется предводитель хора. Вызывающая идея, однако, если и находила на сцене достойное воплощение, то сегодня на бумаге выглядит несколько бледно. Было бы неплохо как-то эту тему развить, а не просто смаковать на протяжении нескольких актов.

 

Аристофан: Женщины в народном собрании. Универсальная утопия, доступная современному читателю. На сей раз уставшие от безумств мужей домохозяйки, нацепив бороды и мужские одежды, появляются в народном собрании, чтобы передать всю власть женщинам. Переняв бразды правления, бабы устанавливают свои порядки. Например, запрещают частную собственность, на замену которой приходит собственность общественная, а так же упраздняют институт семьи. Особый внимание Аристофан уделяет, конечно, регулированию половых отношений: каждый молодчик, решивший взобраться на юную возлюбленную, обязан удовлетворить «интересы» страшной старухи, чтобы те не были обделены вниманием.

 

Николай Гоголь: Тарас Бульба. Эх, паны, это же русская «Илиада»! Книга, не производившая на меня никакого впечатления в школе, сейчас была проглочена с особой лёгкостью и удовольствием. Наверное, дело в том, что на сей раз я в момент чтения не находился под влиянием «Мёртвых душ». Сегодня «Тарас Бульба» для меня – занимательная повесть, полная образцового патриотического и милитаристского пафоса.

[Адам 1 042]

Ричард Докинз "Слепой часовщик"

[IlyaVu 24]

Ирвин Шоу "Молодые львы"